Опасность - Страница 81

К оглавлению

81

— Думали, там, — пробормотал Лаврентий. Глаза его за стеклами бегали, словно он, Берия, ожидал нападения с любой из сторон. — Зря думали, зря копали. Нет ее ни на «Ближней даче», ни на «дальней». Куда ее рябой черт законопатил, ума не приложу… Как корова языком.

— Постой-ка, — сказал Хрущев. — Но ведь не сам же он ее с полигона тащил! Давно бы нашел исполнителей, и дело с концом. Не могли же они сквозь землю провалиться!

— Сквозь землю не могли, — досадливым шепотом произнес Берия. — А в землю — запросто. Как раз в феврале 50-го должны были расшлепать полсотни вредителей инженеров, я еще удивлялся, зачем Коба лично затребовал это ерундовое дело. А через месяц случайно попался мне общий список — так там вместо пятидесяти оказалось ВОСЕМЬДЕСЯТ фамилий! Тридцать гавриков Коба вписал лично, не поленился. Эти тридцать бомбу и прятали, ясно же. И все оказались в одной общей яме, скопом. Умно старик придумал, ничего не скажешь… Большой мастер был… сссу-ка! — Исчерпав приличные слова, Берия принялся долго и грязно браниться.

Хрущев поморщился: времени слушать лаврентьевскую ругань не было. Чтобы прервать поток брани, он, недолго думая, вытащил из кармана портсигар и сильно постучал по решетке. Услышав глухой звон, Берия моментально заткнулся.

— Так-то лучше, — проворчал Хрущев, пряча портсигар обратно в карман. — Ишь разошелся, уши вянут.

— Я не буду, — снова перешел Лаврентий на шепот, — только выпусти, Христа ради прошу.

— Успеешь, — отмахнулся Хрущев. — Ты мне лучше вот что скажи: зачем тебе-то эта бомба понадобилась? Спрятал ее где-то Коба, и на здоровье, чай не обеднеем. У нас таких бомб уже десяток есть, ты же сам и должен был знать.

— Не таких, — с тоской объяснил Лаврентий. — Эту они специально дорабатывали, по особому заказу. Мощность, что ли, увеличивали или какую-то другую хреноту. Если уж она взорвется в Москве — всем хана.

Хрущев вновь ощутил позвоночником неприятный обжигающий сквознячок.

— Почему же она должна непременно взорваться? — спросил он строго.

— Не знаю, — горестно шепнул Берия. — Одно знаю, что она не просто где-то лежит. Она где-то ТИКАЕТ, Никита!

— Часовой механизм, что ли? — с тревогой уточнил Хрущев.

— Да нет, я не об этом. Просто ее в любой момент можно ИСПОЛЬЗОВАТЬ. Тот, кто найдет ее, сможет взять за глотку не только всю Москву, но и всю страну. Когда у тебя под рукою такой заряд и ты можешь разнести все к чертовой матери, любой перед тобой будет ходить по струночке…

— Понимаю, — коротко сказал Хрущев. — Хорошо, оказывается, что ты ее так и не нашел. А за рассказ — спасибо. Теперь, значит, буду знать.

Он повернулся и, чуть сутулясь, зашагал по коридору прочь от решетки лаврентьевского карцера.

— Сто-о-о-ой! — заорал Берия ему вслед. — Куда уходишь, Никита? Ты же обеща-а-а-ал!!! — Крик его снова перешел в неразборчивый визг, но Хрущев больше не оборачивался.

Генерала Москаленко Хрущев нашел на том же самом месте. Будущий маршал сосредоточенно прислушивался к крикам, доносившимся из карцера.

— Вот опять, — пожаловался он. — Опять орет. Опять, Никита Сергеевич, про какую-то бомбу…

Хрущев взял генерала за пуговицу форменного кителя и, отчетливо выделяя каждое слово, проговорил:

— Запомни, Москаленко, хорошенько запомни. Не про бомбу он кричал, а про бабу. Бабу он хотел; ясно тебе? ЯСНО?!

Глава девятая
Причина и следствие

Сбегая вниз по лестнице, я думал: почему Потанин? Почему же все-таки он? Говорили, будто он ссорился с женой. Ну и что — из-за этого стреляться? Тысячи людей ежедневно ссорятся, мирятся в своем семейном кругу, но большинству из них не приходит в голову такая кошмарная развязка. Должно было случиться что-то по-настоящему ужасное, из-за чего бы тихий застенчивый Потанчик, будучи в здравом уме и твердой памяти, мог приставить казенный «Макаров» к своему виску и нажать на спусковой крючок. Выстрел, вспышка — и никаких проблем… М-да. Странные какие-то дела у нас творятся. Странные, видит Бог. Впрочем, нет, не видит. Есть мнение, что Ему нынче не до нас.

Правда, и мне сейчас не до Него. Так что я не в претензии. Паритет.

В прорези почтового ящика что-то белело. Чуть притормозив, я безо всякого ключа открыл дверцу, выудил содержимое. После чего преодолел последний лестничный пролет, двадцать метров выщербленного асфальта и огрызок деревянной доски, которая заботливо была переброшена через наполовину вырытую траншею. Путь мой закончился в кабине собственного «жигуленка», чей мотор сегодня упорно не желал заводиться. Должно быть, «жигуленок» тактично намекал своему хозяину про подсевший аккумулятор. Спасибо, дружок, намек я понял, а теперь давай, заводись. Ты ведь меня знаешь: искру я добуду любым путем. На худой конец — методом трения, каким первобытный человек добывал огонь себе к ужину.

Про первобытный огонь я вспомнил не случайно.

Из своего ящика почту я всегда достаю, как только увижу. Не откладываю на потом. Юное поколение в нашем доме страдает неизлечимой пироманией. То есть поджигает все, что попадается этому поколению на глаза. Особенно часто на глаза попадаются в подъездах лифты и почтовые ящики. Чуть не уследишь за малолетними партизанами — и готов пожарчик. Где-то я читал, будто такой подростковый вандализм есть закономерное явление природы. На молодого человека, дескать, вид открытого огня или вспышка взрыва действует завораживающе — как гипноз, как наркотик. Это, мол, вылезает наружу генетическая память предков, которые обожали греться у костра после удачной охоты на саблезубых мамонтов… Белиберда, конечно. Или в этом все же что-то есть? Вдруг мой Партизан — тоже какой-нибудь шустрый пацанчик лет двенадцати? А может, наоборот, — дедуля, впавший в детство?

81